Походу становится. Но не по причине обычной для Хауса резкости и прямоты. Что-то привело самого сварливого в мире доктора в хорошее расположение духа, и, как начинают понимать его друзья, это "что-то" может обернуться самым жутким образом. Помимо обычных трудностей диагностирования "маленького Боя Джорджа" (забавно, как очередной симптом всегда проявляется во время прохождения пациентом какого-либо теста, даже если этот симптом не имеет к этому тесту никакого отношения), мы видим, как Уилсон и Кадди приходят к пониманию, что Хаус слишком бодр, чтобы это было правдой. Отодвигание Хауса на второй план стало обычной практикой в этом сезоне, поэтому приятно видеть его возвращение в качестве ключевого (фокусного) элемента шоу; правда, мнимое счастье Хауса, кажется, еще меньше похоже на хорошее настроение, чем состояние депрессии, но, по крайней мере, это хоть что-то.

Учитывая, что отношения между Джексоном и его родителями изначально построены на лжи, казалось неизбежным, что кто-то из команды все испортит. В отсутствии Хауса (учитывая его наклонности, именно Хауса я видел несущим светоч познания (курсив мой,см. Примечание после статьи - прим.пер.), но не лицемеря по этому поводу) действовать решила 13, намереваясь привнести в эту деликатную ситуацию свою обычную чуткость и такт. Конечно, родители Джексона запутались; парень в непростом положении, его мать боится, что они ошиблись в выборе, сделав его "им", отправив в баскетбольную секцию и не позволив брать уроки танцев, поскольку это, очевидно, означало бы, что по своей сути он был девочкой. Но действия 13 эгоистичны и бессовестны, впрочем, как и всегда. Найдя в детской комнате наполненные тоской стихи, она решает заставить мать и отца раскрыть их тайну - очевидно, забывая, что а) 2/3 всей поэзии вгоняет в тоску, независимо от душевного состояния поэта, б) пациент недели - подросток, бога ради! Было бы гораздо больше поводов для беспокойства, если бы она не нашла никаких доказательств его зацикленного на собственных мыслях, переживаниях и склонного к хандре поведения (типичного для подростка - прим.пер.). И то, что это оказывается домашним заданием по английскому, - не более чем сахарная глазурь на ужасно дурацком торте.

Но что на счет Хауса и его состояния? Пока команда строит гипотезы, Уилсон и Форман подозревают героин. Уилсон проверяет версию на Хаусе, тот догадывается об этом и все отрицает, но тайна все же раскрыта - Хаус на метадоне, а не героине, и он избавился от боли. Уилсон и Кадди встревожены, и Кадди предъявляет Хаусу ультиматум - или тот отказывается от наркотика, или увольняется. Хаус выбирает второй вариант. Когда Уилсон приходит к нему на следующий день, то видит Хауса побритым (?!), прилично одетым и готовящимся к предстоящему собеседованию по поводу новой работы. Затем мы наблюдаем длинную сцену, в которой Уилсон и Кадди, наконец, начинают сомневаться в правомерности их навязчивого вмешательства в жизнь Хауса. Дружеская забота - это одно, обращение как с ребенком, нуждающимся в постоянном присмотре, - совсем другое. Как следствие - в ответ на просьбу Хауса о рекомендательном письме Кадди вручает ему перечень "предписаний" (по приему метадона) - она хочет, чтобы он остался, пусть и на метадоне, если это то, что ему нужно, чтобы жить своей жизнью.

Мне понравился этот эпизод, возможно, больше, чем следовало, т.к. почти все выглядело чуть менее четким повтором того, что мы уже видели. Тем не менее, мне понравилось, что Каттнер и Тауб догадались, что Форман и 13 не разорвали отношения - они решили поприкалываться по этому поводу и даже побиться об заклад, это было забавно. (Мне очень понравилось, как Тауб имитировал Формана). Мне понравились сомнения Джексона и решения, которые принимали его родители, хотя 13 раздражала и надоедала ровно так, как мы и ожидали. То, что родительская сверхзаботливость привела к проблемам со здоровьем у ребенка, было неплохим ходом. Его доставили в больницу с обезвоживанием, усугубленным энергетическими напитками, которые он пил, и если бы мать с отцом не настояли на МРТ, с ним было бы все в порядке. Мне также понравилось, что впервые за долгое время отстраненность Хауса от всего, что его окружает, имела реальное объяснение. После смерти Эмбер Хаус постоянно пытается понять, как ему жить дальше. Если бы сценарная составляющая этого сезона была сильнее, это могло стать прекрасным материалом, однако, в большинстве случаев, мы довольствуемся видом пребывающего в мрачной задумчивости и потерянности Хью Лори, каждый второй эпизод слегка флиртующего с Кадди. Метадон в этом смысле - хоть какой-то шаг вперед.

И все-таки это "Хаус", поэтому перед финальными титрами сюжет делает разворот. Хаус принимает решение отказаться от метадона, т.к. он негативно отражается на его врачебных способностях; в своем "обычном" состоянии Хаус никогда бы не сделал МРТ - не важно, что хотели родители пациента. Так что перед нами обычная модель - Хаус не может измениться, поскольку если он изменится, то потеряет то, что делает его Хаусом, даже если люди, его окружающие, сочтут эту идею превосходной. Честно говоря, если бы хоть что-то из того, что делал Хаус в "Лучшей половине" приблизило его к настоящему счастью, я бы согласился с Кадди - но все, что я видел, - это человека, слишком подавленного, чтобы что-то делать, но продолжающего это делать чисто механически, безо всякого интереса. То, что ты побрился и повязал галстук, не означает, что с тобой все в порядке, и довольно странно, что у двух самых близких к Хаусу людей не хватает ума это понять.

Оценка: 4 (В)

Отдельные наблюдения:

- Хаус о пациенте: "Наполовину девочка, наполовину мальчик. Мечта всех 13-ых".

- Было бы неплохо, если бы кто-нибудь позаботился сказать Джексону, что можно любить танцы и/или испытывать симпатию к своему лучшему другу и не быть при этом девочкой. (С другой стороны, желание играть в баскетбол еще не доказывает твою принадлежность к мужскому полу).

- Черт подери, настоящая "клиника" на этой неделе!
Примечание переводчика:
в оригинале - "bringing the snark", что в буквальном переводе - "приносящим снарка", аллюзия на "Охоту на cнарка" Кэролла - вероятно, метафору извечного, но бесплодного поиска высшего блага или счастья.
Источник:house-md.net.ru

Дэниел — утративший веру священник. После обвинения в растлении малолетнего, ему приходится постоянно менять церковные приходы и, под конец, мы видим настоящую развалину, вместо человека. Открыв дверь холодной снежной ночью, отец Дэнни видит окровавленного Христа. Серьезно напуганный, он идет в скорую госпиталя Принстон Плейсборо.

Хауз совершает налет на скорую помощь в поисках проходного дела, чтобы отвлечь остальную команду, пока он будет устранять вредоносное влияние отношений Формана и 13-ой. «Это алкоголь или истощение», устало объясняет Кэмерон, готовая уже выписывать больного. Но это как раз то, что ищет Хауз, чтобы поставить ультиматум Фортину: либо они уходит из команды, либо расстаются. И дает им время — до конца дела.

В это время, Кадди планирует симхат бат для Рейчел, «еврейское традиционное празднование, берущее свое начало в 60-е годы 20 века», как иронично, но абсолютно справедливо описал его Хауз. Современный ответ на обряд только для мальчиков брис (обрезание младенца на восьмой день), симхат бат — обряд присваивания имени только для девочек, которого нет в еврейских законах. Что не помешало ему стать популярным во многих еврейских семьях.

Хауз (конечно же) отклоняет ее приглашение, это как раз то, чего хочет Кадди (по крайней мере, так она говорит Уилсону). Но ее противоречивое поведение по отношению к Хаузу отражает ее неоднозначные чувства к его возможному участию в этой важной жизненной вехе.

Кадди знает, чем будет заниматься Хауз на церемонии. Он будет стоять в углу, пить и злится. И язвить — по любому поводу. Это уменьшит ее радость и заставит полкомнаты чувствовать себя некомфортно. Поэтому она не хочет, чтобы он там был. С другой стороны, Хауз очень важен для нее. Можно спорить влюблена она в него или нет, но она совершенно точно симпатизирует ему. Кадди хочет, чтобы он общался с Рейчел, и для нее очень важно, чтобы он принял ребенка (даже если без энтузиазма). Поэтому она также хочет, чтобы он присутствовал.

Под влиянием противоречивых чувств она проводит серию манипуляций с Хаузом (привлекая даже Уилсона). Как и Кадди, Хауз сомневается, но по другим причинам (как я думаю). Его истинные чувства открываются лишь дома в красноречивой мелодии, сыгранной на рояле. Хауз называет Кадди лицемеркой за неожиданное обращение к вере, которую она выбрала, как блюдо из меню в ресторане. «Ты неожиданно стала кошерной?», спрашивает он. Для Хауза, компромисс невозможен, ты или следуешь или нет. Это очень в его духе, его собственное представление о моральности «черно-белое» - за редким исключением.

Он не видит смысла в религиозной «рутине». Пророк Исайя, который был против выполнения пустых обрядов, когда вершится великая несправедливость, согласился бы с мнением Хауза (не без иронии, возможно). Но я думаю, главной причиной отказа было его осознание своей ненужности на таком празднике и понимание, что он простоит весь вечер в углу, напиваясь и злясь. И закончится все недовольством Кадди.

Не найдя ничего серьезного, кроме легко устраняемых галлюцинаций, команда собирается выписывать пациента. Но тут возникает маленькая проблемка. Палец, который полностью отмер и отпал. После такого поворота событий, случай Дэниела превращается в настоящее дело. К несчастью, для Формана и 13-ой слишком поздно. Хауз увольняет Формана, когда тот решает проигнорировать ультиматум. После инцидента во время испытаний лекарства от Хантингтона, Хауз считает, что пара Фортин бесполезны для диагностических целей. Даже Кадди не дает рекомендательное письмо, став на сторону Хауза, она напоминает Форману, что он скомпрометировал как исследования, так и саму больницу.

В то время как Форман и 13-ая пытаются сохранить друг другу работу, выясняя отношения в процессе, Хауз, Тауб и Катнер пытаются поставить диагноз умирающему Дэниелу. Узнав о разочаровании священника и его возможной педофилии, Хауз решает с ним встретится, готовясь его осмеять. Но горькие слова священника – тирада против боли и страдания, которые приносят Бог, оставивший этот мир (и пациента, в частности) – глубоко взволновали диагноста. Слова Дэниала легко могли быть сказаны самим Хаузом и, периодически всплывают в сериале в той или иной форме.

Навещая Дэниела во второй раз, Хауз указывает на «зловония остатков веры», и спрашивает, почему он не бросил служить церкви, не смотря на свое состояние. Дэниел защищается, утверждая, что работа в церкви – это все, что он умеет, чем не убеждает Хауза. Он верит, что в священнике теплится надежда на возрождение веры, в том же сам священник обвиняет Хауза.

«Вы говорите, что вам плевать на всех и все, но вот вы здесь, спасаете жизни», замечает пациент. Знакомая ситуация для Хауза, которого столько пациентов пытались проанализировать за 5 сезонов, что и не сосчитать. С другой стороны, Дэниела учили проницательности – искать косвенное, скрытое – как и Хауза.

Диагност отрицает предположение Дэнни. «Решение загадок. Спасание жизней – это сопутствующий ущерб», возражая Хауз снова возвращаясь на позицию, что его интересуют только головоломки. Позицию, которую он сам опровергал уже много, много раз. Ответ Дэниела смущает Хауза и привлекает внимание Катнера и Тауба.

«Я не думаю, что вы ждете, что кто-то докажет, что вы правы, я думаю, вы надеешься, что кто-то докажет, что вы ошибаетесь. Что кто-то даст вам надежду. Вы хотите верить, не так ли?» упрекает Дэниел.. Бросив осторожный взгляд на Катнера и Тауба, Хауз предпочитает не продолжать эту неудобную тему.

Но даже неприятная привычка отца Дэнни лезть в чужие дела не мешает Хаузу посетить его комнату снова, в этот раз, чтобы съесть его завтрак (честь, которой до этого удостаивался только Парень в коме). Они рассуждают об отношениях и видах Хауза на Кадди (и ее «виды»). Но неформальный разговор Хауза прерывает Катнер, чтобы сообщить о подозрениях на СПИД.

Дэниел настаивает, что у него не может быть СПИДа, потому что он девственник и отказывается от теста, считая, что согласие на проверку – это, в сущности, признание вины. Независимо от результата он потеряет остатки доверия к себе.

Тауб, уверенный в виновности Дэниела, игнорирует протесты Хауза и находит предполагаемую жертву совращения. Но равнодушие Райана на неприятные новости о СПИДе, приводит к мысли, что, возможно Отец Дэнни и не врет. Позже подросток навещает священника, но не для того, чтобы противостоять ему, а чтобы попросить прощения. «За все». И в переломный момент для обоих, Дэниел все еще священник, который, не смотря на клевету Райана 4 года назад и ее последствия, дает ему молчаливое отпущение грехов.

Когда на груди Дэниела появляется болезненная сыпь, Хауз возвращается к своей доске симптомов, пытаясь решить загадку. В то время как он обдумывает варианты, его прерывает Уилсон с очередной речью про симхат бат. «Не обращай внимание на ее лицемерность», советует он. Эта фраза приводит к классическому моменту эврики. Игнорируя аргументы Уилсона в защиту Кадди, Хауз начинает пересматривать симптомы на доске. Он задерживается в начале списка, на видениях, которые и привели священника к Хаузу. Исключив религиозные галлюцинации, совокупность остальных симптомов наконец-то приобретает смысл. Списав видения на злоупотребление алкоголем, диагност возвращается к начальной оценке Кэмерон. Его диагноз «Синдром Джобса», редкое генетическое заболевание, которое можно контролировать (но не вылечить до конца) долгим лечением антибиотиками.

Дэниел размышляет о стечении обстоятельств, которые спасли ему жизнь. Хауз спорит, что все можно рационально объяснить и интерпретировать как простую случайность. Но Дэниел возражает, цитируя выражение Эйнштейна про Бога и случайности. «Слишком много совпадений», заключает он, заставляя Хауза глубоко задуматься.

Итак, в конце, Хауз не идет на симхат бат, остается дома, без двух проституток, полного массажа тела желешками, даже без альбома Брубека в проигрывателе марки Sota. Он возвращается к своему беспросветному одиночеству, своей выпивке и пианино. За ним мы его и находим: когда он наигрывает бессмысленное, на первый взгляд, попурри из слегка экзотических музыкальных мотивов. Но этот отрывок, сочиненный самим Хью Лори и так шикарно сыгранный для этого эпизода на новом рояле Yamaha (честно говоря, мне больше нравился старый), не просто нарезка фрагментов разных песен. Это изливание души и сердца Хауза.

За все пять лет, которые я смотрю сериал, я ни разу так сильно не плакала, как при прослушивании этой мелодии в завершении эпизода. В то время, как Хауз играет, мы понимаем, что он думает только об одном. Кадди, ее ребенок и религиозная церемония, которую он решил не посещать. (Ну ладно, это три вещи, но вы поняли о чем я).

Более печальный еврейский народный мотив сплетается с простой, но выразительной ниггун (песня без слов), которая продолжается по-детски причудливой мелодией из штетл (еврейские поселения в Восточной Европе, которые погибли вместе с европейской еврейской культурой во время Второй Мировой). Хауз делает глоток, практически не отрываясь от клавиатуры, его эмоции приводят его к восторженной мелодии, радостной и наполненной ярким удовольствием («фрейлакс» - еврейская мелодия, на идише «радость», «joy»).

Что переживает Хауз, когда играет? Мы никогда не узнаем наверняка. Но неожиданно он начинает наигрывать начальные аккорды песни, которая может быть как песней Ван Моррисона “Have I Told You Lately (That I Love You)?” Песня, которая была написана им как молитва, и считается одной из лучших баллад, написанных за последние 50 лет. Так и песней Rolling Stones "You Can't Always Get What You Want", которая уже стала важной частью сериала. Этот вариант подходит ко всей композиции, которую назвали «Серенада для Кадди». Кадди также сильно хочет, чтобы Хауз присутствовал на церемонии, как в строчках песни: «Иногда ты получаешь то, что тебе нужно» Возможно, Хауз знает, что ей сейчас нужно, чтобы он не вмешивался.

Вспомним интервью в начале второго сезона, в котором Лори сказал Элвис Митчелл, что музыка – самый выразительный язык в сериале. В серии «Неверующий», Доктор Хауз был более, чем красноречивым.
Примечание автора:
- Хью Лори сочинил «Серенаду для Кадди». Он импровизировал с еврейскими мотивами, которые он использовал в композиции. Они были отражены и использованы в абсолютно других тональностях (еврейская музыка обычно ладовая – использует древний лад, а не мажор-минор*), которые приняты в еврейской музыке. Музыка должна естественно вызывать воспоминания, эмоции: смех, слезы, молитва, отчаяние, празднование. (Я могу продолжать, но я вас утомлю). Мелодии были оригинальны, но с серьезной обработкой. Откуда Хауз мог знать об этом? Где он научился разговаривать на идише? Откуда он знал, что такое симхат бат (и что эта традиция новая)? Он просто знал.

- Нет ничего лицемерного в церемонии симхат бат, даже если вы абсолютно не следуете канонам. Этот обряд приветствуется во многих еврейских семьях. Конечно же она могла это сделать и в синагоге (и я не вижу причин почему она это не сделала – я верю, что биологическая мать ребенка - еврейка или Кадди сделала все, чтобы Рейчел ей стала, за кадром).

- Как и при любой еврейской церемонии (которой симхат бат безусловно является) желательно надеть кипу, независимо происходит ли обряд в синагоге или нет. И ничего особенного в том, что Чейз ее надел тоже нет. Это скорее дань уважения, а не признак вероисповедания. Было бы странно, если бы он одел таллит (молитвенное покрывало у евреев – прим. перевод.), как раввин.

* На протяжении многих столетий музыкальное искусство развивалось на ладовой основе. Некоторые лады, известные еще в древней Греции, и теперь находят свое применение в народной и профессиональной музыке. Правда, древние и средневековые лады значительно отличались от классических мажора и минора именно тем, что большое их разнообразие не давало четкого ощущения мажорности и минорности и устоем могла практически стать любая из ступеней, подчеркиваемая чаще и сильнее остальных. Это, в свою очередь, приводило к тому, что один лад мог свободно и незаметно переходить в другой, что способствовало образованию гибкой мелодической линии.
Источник:house-md.net.ru

Генетическая особенность Джексона делает его «другим». Он родился в равной степени мужчиной и женщиной, поэтому его родителям, пока Джексон совсем маленький, приходится выбирать, будет их новорожденный малыш мальчиком или девочкой. Хирургия и лечение тестостероном на протяжении всей жизни должны помочь Джексону превратиться в «нормального» молодого человека. Его родители (его мать, на самом деле) решили скрыть от него информацию, думая, что «он еще не готов к этому». С другой стороны, его мать, в частности, пытается удержать его в «мальчишеской коробке», предлагая ему на выбор занятия баскетболом или хоккеем, в то время как он предпочитает танцы. Она не может принять Джексона таким, каким он есть, поэтому пытается сделать его тем, кем он «должен быть».

После того, как он потерял сознание во время школьного баскетбольного матча, родители Джексона, как и команда Хауса, убеждены, что проблемы молодого человека связаны с его сексуальной сферой. Попытка установить диагноз юноши без того, чтобы родители открыли ему тайну, оказывается затруднительной, и в конечном итоге Тринадцатая позволяет «коту выскочить из мешка», вынуждая родителей иметь дело с нетрадиционной сексуальностью Джексона и с их собственными проблемами, связанными с этим.

Как и Джексон, Хаус хочет определиться, кем же он является, чтобы не оказаться загнанным, скрученным или покалеченным по чьей-то версии о том, кем он должен быть. Совет Хауса родителям в конце «Лучшей стороны» звучит мудро и веско, продиктованный жизненным опытом. «Природа подарила вам уродца. Это еще не значит, что к нему нужно относиться, как к уродцу», - предостерегает он родителей после окончательного диагностирования мальчика, у которого простое обезвоживание.

Это хороший совет, и совет, мудростью которого, возможно, могли бы руководствоваться Блайз и Джон Хаусы при общении со своим юным, общественно изолированным гениальным сыном. Некоторым образом эта сцена является эхом беседы с мамой-карликом в эпизоде третьего сезона «Крошечное веселое Рождество».

По сути «Доктор Хаус» - это история борьбы доктора Грегори Хауса с его физическими и эмоциональными ранами. Время от времени Хаус совершает (иногда детально разработанные) попытки уменьшить свою физическую боль. Когда у него это получается («Случай»), мы обращаемся к совершенно другой стороне Хауса, более легкого и гораздо менее нетерпеливого. Но мы также видим, что с годами в Хаусе каким-то образом соединились его одинокое, печальное существование с острой, как лезвие бритвы, озабоченностью о жертвенности как цене жизни, свободной от боли.

Боль Хауса тесно связана с его наркотической зависимостью. Он настаивает, что использует викодин только от боли в ноге. Но наверное каждый из его окружения хотя бы однажды обвинял его в использовании наркотиков для притупления эмоциональной боли, даже заходя в этом так далеко, чтобы свидетельствовать, что часть или даже вся его физическая боль – проявление его эмоционального расстройства («Внешность обманчива», 2 сезон).

Уилсон и Кадди в течении сериала подняли это до уровня искусства. От заключения пари и наблюдения за тем, как он проходит сквозь ад отказа от наркотиков, до отказа дать ему лекарство, которое ему нужно, чтобы выполнять свою работу, Кадди и Уилсон играли роль любящих родителей в часто ошибочных попытках отвадить Хауса от наркотиков или другим образом изменить его поведение. Многое в третьем сезоне связано с попытками Уилсона заставить Хауса измениться.
Но боль Хауса реальна и он очень страдает в жизни. Так, в одной из недавних серий «Без боли» мы видим степень страдания Хауса, живущего с болью, которая «в хорошие дни просто невыносима, а в плохие высасывает из вас душу» («Слова и дела», 3 сезон).

Когда он пробовал новые методы контроля боли («Бесчувственность», «Недоумок», 3 сезон), он чаще всего делал это тайно, не склонный посещать обязательные занятия, где говорили бы о его саморазрушении. В «Недоумке» даже Кэмерон не замедлила сделать преждевременный вывод о том, что Хаус обратился в Массачусетский клинический исследовательский центр, чтобы «получить кайф», вместо того, чтобы понять, что действительно могло подвигнуть кого-то с такой постоянной сильной болью попробовать что-то радикальное и экспериментальное.

В «Лучшей стороне» Хаус опять пробует найти альтернативу викодину. Конечно, он делает это конфиденциально, не говоря никому из своих сотрудников и держа это в секрете от Кадди и Уилсона. Но наблюдая за необыкновенно хорошим настроением Хауса, даже в общении с полоумным (но до хохота забавным) пациентом клиники, у Катнера, Уилсона и Кадди, а затем и Формана растут подозрения.

После остановки дыхания у Хауса, когда тот дремал в своем кресле Эймса, Уилсон выдвигает идею, что Хаус поднял свою наркотическую планку до героина. И чтобы проверить свою теорию, он предлагает Хаусу бурбон в местном баре, зная, что если Хаус на героине, он откажется его пить, понимая, что один глоток может его убить.

Но Хаус настороже, догадываясь о подозрениях Уилсона, осознавая, что выпивка – это токсикологический тест Уилсона. И Хаус выблевывает выпивку, разочарованный, чувствующий боль и раздраженный тем, что Уилсон «выбирает самые уродские сценарии», когда дело касается его. Когда Хаус выходит из кабачка, Уилсон следует за ним и видит, что его подозрения подтвердились, так как Хаус выблевывает алкоголь. Но он не на героине, он на метадоне – «героине без кайфа». Новость ничуть не уменьшает озабоченности Уилсона.

«Это двойной риск», - спорит Уилсон. Предполагая, что Хаус использует метадон для детоксикации от викодина, он напоминает Хаусу, что есть лучший способ избавиться от наркотиков, все еще не понимая, что у Хауса есть совершенно законные причины использовать метадон, кроме как покончить с пагубной привычкой. Боль, например. «Я не отвыкаю», - настаивает Хаус раздраженно.

«Штраф за боль, потом, что угодно», - говорит Уилсон, меняя только семантику, значение слов, но не сантименты, ощущения, что Хаус ведет себя неподобающе и безрассудно. Допускаю, что Хаус был безрассуден, рисковал жизнью (и едва не умер) слишком долго и паника Уилсона по поводу пренебрежения к смерти Хауса, возможно, оправдана.

Но Хаус – взрослый человек. Он продумывает риск и просит, чтобы Уилсон понял это. Наконец, бросая трость в мусорный контейнер, он доказывает, что метадон полностью победил его боль. «Моя нога больше не болит», - подводит итог торжествующий Хаус, оставляя онемевшего Уилсона одного в аллее. Хаус не под кайфом, он свободен от боли. Это объясняет его хорошее настроение и отвергает общепринятое мнение, что физическая боль Хауса в первую очередь обусловлена его эмоциональным состоянием, а не повреждением ноги.

Первая мысль Уилсона – посоветоваться с Кадди и определиться, как удержать Хауса от продолжения лечения метадоном. Я не уверена в том, почему Уилсон считает нужным вмешиваться в жизнь Хауса (ведь Хаус явно ненавидит подобное вмешательство), но его первая реакция – метадон это плохо, а он и Кадди должны помешать Хаусу разрушить (или окончить) свою жизнь.

Выдвигая ему ультиматум, Кадди говорит Хаусу, что он должен выбирать между метадоном и работой. «Я не могу сидеть и смотреть, как ты убиваешь себя», - говорит она ему. Но Ни Кадди, ни Уилсон не захотели действительно услышать законные доводы Хауса об изменении его болевого режима. Хаус рассматривает это как шанс, возможно, последний, жить без боли. Не удивляясь, Хаус прячет метадон от них.

Кадди видит только наркомана, ищущего новый способ достичь удовольствия. В ее представлении лечащий врач должен направлять свои мысли к этому и не фантазировать о проблемах, связанных с «пагубной привычкой» Хауса. Но Хаус окончательно и эмоционально проявляет свое расстройство и разочарование. «Он знает, что мне больно!» Хауса удивляет, почему нельзя принять это простое объяснение. С таким аргументом он никогда не победит. И, отказываясь оправдываться, Хаус увольняется.

«Ты предпочитаешь метадон этой работе?» - недоверчиво спрашивает Кадди.

«Я предпочитаю отсутствие боли этой работе». Грустно, что после всех этих лет Хаус все еще должен постоянно объяснять свое поведение. Никто – ни Кадди, ни Уилсон – не имеют права принять за него такое фундаментальное, жизненно важное решение. Увольнение – личная декларация о самоопределении Хауса.

Конечно, Уилсон и Кадди действуют из соображений заботы о Хаусе, они обеспокоены его безрассудством и четко определенной саморазрушительной линией поведения. То, что они делают, они делают из любви. Но эти любовь и забота иногда направлены не в ту сторону. В данном случае их поступки оттолкнули Хауса в тот момент, когда он мог бы воспользоваться их помощью и поддержкой.

Такой сценарий корреспондируется с ситуацией с Джексоном, узнавшем о своей уникальной половой принадлежности. Джексон зол на родителей, он прогнал их из своей больничной палаты. Но, как объясняет им Тринадцатая, они нужны своему сыну как никогда, и даже несмотря на то, что он прогнал их, они должны любить и поддерживать его.

Чтобы его не нашли в больнице, Хаус возвращается домой, бреется и надевает хороший костюм. Когда Уилсон приходить проверить, все ли в порядке с Хаусом (и убедиться, что тот еще дышит), он ошеломлен, обнаружив разнаряженного Хауса, собранного и решительного, готового войти в жизнь, где нет учебного госпиталя Принстон-Плейнсборо, Уилсона и Кадди.

Слегка странные, но положительные изменения в Хаусе застают Уилсона врасплох, заставляя его пересмотреть свою позицию. Вместе с Кадди они решают, что было бы лучше поддержать Хауса, отдать ему право выбора и, возможно даже, что метадон был правильным решением. И что действительно это не их дело…

Когда Хаус является в кабинет Кадди, чтобы взять требуемое рекомендательное письмо, оказывается, что она его не написала, но вместо этого предлагает ему его старую работу – наряду с медицинской поддержкой он должен соблюдать меры безопасности при лечении метадоном.

«Мы оба знаем, что твое место здесь», - говорит она. Хаус слегка удивлен ее переменами к сердечности и, видимо, благодарен за то, что она наконец-то поняла, чего он хотел – понимания. Хаус просто отвечает кивком и тихим, искренним «спасибо».

Вернувшись к делу Джексона, Хаус осознает, что мальчику может быть плохо из-за обезвоживания, обостренного МРТ, сделанного по просьбе родителей. При обычных обстоятельствах Хаус никогда бы не провел обследование по просьбе семьи. Особенно после того, как объявил такое обследование «тратой времени». Он насмехался бы и высмеивал, высокомерно заявляя им, что они должны оставить докторские дела ему. Вместо этого он сделал то, чего хотели родители.

Он приписывает свою уступчивость своему хорошему настроению. Это дорогая уступчивость, которая могла стоить юному Джексону жизни. «Ошибка» Хауса вызывает один из самых потаенных его страхов, который врезается прямо в сердцевину того, что делает Хауса уникально одаренным. Метадон, его эффект на степень боли и настроение стоили ему способности к пониманию. Или лечение новым наркотическим средством как-то поставило под угрозу его способность рассуждать? Сделало его сознание затуманенным? Слишком непринужденным, чтобы быть сверхбдительным наблюдателем? Или хорошее настроение подействовало на его объективность каким-то образом?

Тут стремление Хауса к нормальной, лишенной боли жизни сталкивается с его самым большим страхом: что любое лечение, которое он может предпринять, поставит под угрозу его способность думать, наблюдать – и повлияет на его медицинский дар. А это то, что он не намерен ни на что променять. И внешняя сторона тут не важна.

Интеллект Хауса, его гениальность являются «одним целым». Они определяют его и сложно вплетаются в его самооценку. После того, как в него стреляют в серии второго сезона «Без причин», и после долгих бессознательных поисков духа, Хаус готов пойти на компромисс, так как он ищет смысл в простоте разума. В «Лучшей стороне» Хаус еще раз рассматривает этот компромисс и в конечном итоге решает, что риск слишком велик.

Так что когда Кадди собирается дать ему первую дозу метадона, Хаус говорит ей, что не может это сделать и объясняет почему. Дескать цена слишком высока и это едва не заставило его убить юного пациента. Со своей стороны Кадди уговаривает Хауса, уверяя его, что он может быть не ТОЛЬКО гениальным. «Ты все еще будешь хорошим доктором». «Я не хочу быть «хорошим» доктором», - настаивает он, отказываясь принять дозу.

«Не делай этого», - просит она. «Уже сделал, - отвечает он, поднимая свою трость. – Другого меня у тебя не будет».

Это последние кадры серии, с которых я начала свой долгий комментарий и которые остались со мной после того, как серия закончилась. Это заставляет меня задаться вопросом, было ли решение Хауса попробовать метадон подогрето (хотя бы частично) его желанием иметь отношения с Кадди. Ведь в конце концов Хаус сказал ей (или предупредил ее), что он тот, кто он есть, и она должна признать это, если она хочет глубже узнать его. Потому что цена перемен для него слишком велика.

Новый эпизод «Хауса» «Общественный договор» - 9 марта.
Источник:house-md.net.ru